Каждый раз слушатели, приходя на концерт симфонического оркестра под управлением главного дирижёра, заслуженного деятеля искусств России Рашита Нигаматуллина, находятся в волнительном ожидании нового неординарного музыкального события. В тот вечер, 10 декабря 2021 года в Большом зале Белгородской государственной филармонии их ожидание было вознаграждено в полной мере великолепием музыки двух русских гениев – Сергея Рахманинова и Модеста Мусоргского, высоким стилем исполнительского мастерства, оригинальным прочтением произведений мирового музыкального искусства.  Концерт прошёл с большим успехом в рамках проекта Министерства культуры РФ «Всероссийские филармонические сезоны».

Вдохновенной поэмой о Родине, грандиозной по своему размаху прозвучал Третий фортепианный концерт Рахманинова в исполнении талантливого молодого пианиста, лауреата престижных международных конкурсов, в том числе лауреата  III премии XVI Международного конкурса им. П.И. Чайковского Константина Емельянова (Москва).

Концерт был написан Рахманиновым летом 1909 года в Ивановке в имении Сатиных и через несколько месяцев впервые исполнен автором с Нью-Йоркским симфоническим оркестром под управлением Вальтера Дамроша в ходе турне композитора по Соединенным Штатам Америки. Российская премьера концерта состоялась в апреле 1910 года.

Фортепианный концерт-симфония – вершина рахманиновского творчества и всей мировой фортепианной литературы, считается одним из самых сложных для исполнения произведений для фортепиано. Насыщенность фортепианной фактуры виртуозной техникой в исполнении пианиста была безупречной, по-рахманиновски сдержанной, выразительной, наполненной глубоким внутренним содержанием. На протяжении всего концерта ощущалась особая приподнятость тона, масштабность чувств и русская широта дыхания.

От первой до последней ноты вдохновенно творили на сцене молодой музыкант и признанный мастер. Изумительная по воплощению градация образного строя от настроения элегической задумчивости до экстатически восторженного, ликующего звучания,  поразительное многообразие штрихов, оттенков, виртуозная по исполнению ансамблевая игра покорили публику!

Словно «концерт-исповедь» прозвучала музыка Рахманинова в тот вечер своим пронзительным лирическим откровением у солиста и оркестра. В ней слышались песни бескрайних просторов Святой Руси с  её неповторимым  колокольным гласом. Тонко, поэтично аккомпанировал оркестр солисту под управлением Рашита Нигаматуллина, создавая удивительные образы музыки тишины, словно чутко улавливая мысли композитора о «…не заглушающем это «пение» оркестровом сопровождении». Для многих слушателей в тот вечер, живущих в современном непереносимом «шуме мира» музыка тишины Рахманинова стала настоящим этическим сокровищем, эмоциональным переживанием, очищающим душу. 

Во втором отделении концерта Рашит Нигаматуллин представил слушателям своё самобытное прочтение цикла Мусоргского «Картинки с выставки»,  созданного композитором в память о безвременно ушедшем из жизни друге – художнике Викторе Александровиче Гартмане, где в высшей степени проявился талант дирижёра-интерпретатора. Можно сказать без преувеличения, что шедевр композиторского творчества Мусоргского послужил рождению шедевра дирижёрской интерпретации! Она  проникнута абсолютным уважением к музыкальному тексту, написанному гениальным композитором, максимально воплощает его авторский замысел, оригинальные музыкальные идеи, глубинный смысл его мировоззрения.

Авторитетный каталог грамзаписей классической музыки – Red Classical Catalogue – дает список 69 интерпретаций разными оркестрами и дирижерами «Картинок с выставки» в оркестровой версии цикла французского композитора, мастера оркестрового письма Мориса Равеля, получившей признание во всем мире.

Однако, при всей красочности оркестровки, она всё же утратила те глубоко русские черты музыки Мусоргского, которые слышны именно в оригинальном фортепьянном изложении. Равель опирался на редакцию Римского-Корсакова, который как композитор и профессор Петербургской консерватории  честно потрудился, чтобы исправить в музыке всевозможные, как он считал, авторские «погрешности», «изъяны» и «недостатки» Мусоргского.

Музыковед-историк Юрий Всеволодович Келдыш – известный специалист по истории и развитию русского музыкального искусства считал, что в произведениях Мусоргского рассыпано столько неожиданных находок, казавшихся его современникам просто «причудой гения» или «результатом технической неловкости», что для последующих поколений они послужат «источником новых оригинальных прочтений». 

Рашит  Нигаматуллин явил неожиданную трактовку шедевра Мусоргского через своё личностное творческое осмысление, проникнутое глубоким философским рассуждением о природе человеческого бытия, о жизни и смерти, о вечной теме бессмертия души и величии Мироздания. В пьесе «Старинный замок» дирижёром представлена совсем иная картина, традиционно трактуемая как печальная песня трубадура, аккомпанирующего себе на лютне, у стен средневекового замка. Выразительная скорбная мелодия солирующего альта-саксофона (Дмитрий Хегай) звучала, словно душа композитора пела прощальную песню у старинных стен  каменного склепа, тихо прощаясь со своим другом. Осознание суеты жизни, проносящейся как одно мгновение («Лимож. Рынок»)  и тщетности человеческого бытия перед неизбежностью получили яркое воплощение в пьесе цикла  «Катакомбы» (Римская гробница). С первых монументальных аккордов-столпов духовых перед взором лирического героя открылся не мрачный вид леденящего ужаса подземелья, а, по выражению дирижёра Рашита Нигаматуллина,  «величественная картина Космоса, Великого Мироздания, будто душа человеческая с трепетом остановилась перед Вратами Вечности».

Продолжая своё обращение к загадочной психологической сфере Мусоргского как композитора-мистика, нашедшей свое яркое воплощение в вокальной и инструментальной музыке (сцена галлюцинаций Бориса Годунова, симфоническая картина «Ночь на Лысой горе», вокальные циклы «Детская», «Песни и пляски смерти»), дирижёр создал свой неповторимый образ фантастического существа в пьесе «Гном». Как неизбежность, как фатум в резких контрастах и тембровых сопоставлениях слышались таинственные зовы потустороннего мира и исполинские шаги сказочного великана, напоминающие тяжёлую поступь гоголевского Вия.

Рашит Нигаматуллин подчеркнул «неприглаженность» стиля Мусоргского, открыто и правдиво обнажив непривычные и дерзкие для слуха того времени находки композитора-новатора, которые воспринимались его друзьями-композиторами, как нечто «плохое», «некультурное», профессионально неотточенное и непременно требовавшее «исправления». «Картинки с выставки» Мусоргского в интерпретации дирижёра зазвучали совершенно по-новому, свежо, ярко, а временами смело и дерзновенно.

Зловещий образ лесной колдуньи Бабы-Яги был изображён пронзительно-резкими скачками, рваными музыкальными интервалами, пугающими, злобно-залихватскими звуками оркестра.  Оригинально прозвучала средняя часть пьесы:  в таинственных звуках сказочного леса будто были слышны затаённые шаги лешего и нечеловеческий крик кикиморы. Царила настороженная атмосфера, как будто вся нечисть выползла из своих укрытий к сказочной хозяйке леса, тут же увлекаемая ею в стремительно несущийся по лесу фантастический шабаш, вихрь злых сил, который останавливает победоносный, ликующий образ цикла – гимн «Богатырские ворота».  

В пьесе «Быдло» поднята глубокая проблема человечества, обречённого работать в поте лица своего, согласно библейскому повествованию о грехопадении Адама и Евы. Подобно Мусоргскому – «великому певцу горя народного», Рашит      Нигаматуллин усиливает безрадостную покорность тяжёлой судьбе. В исполнении оркестра глухой гнев и скрытая сила росла, ширилась, звучала всё громче, всё настойчивее, превратившись в мощную, грандиозную картину народного гнёта, ярма.

В продолжение этой темы Рашит Нигаматуллин совершенно изменил образы знаменитого цикла в пьесе «Самуэль Гольденберг и Шмуйле», названной Стасовым «Два еврея – богатый и бедный».  Подобно Двуликому Янусу он изобразил психологический портрет одного и того же человека, размышляя о судьбе еврейского народа, о его тяжёлой доле. В этой очень содержательной и глубокой по замыслу музыке прозвучали два основных мотива: мотив многовекового страдания и угнетения еврейского народа и, как отзвук, печальный ответ, изложенный в тихом песнопении, кроткой молитве о его спасении.

Оригинально, очень самобытно представлена дирижёром пьеса «Тюильрийский сад» («Ссора детей после игры»). В оркестре бережно, тепло и по-доброму прозвучали интонации детской жалобы, искренние чувства и горькая обида в душе маленького  ребенка. Такое глубокое психологическое понимание музыки Мусоргского составляет неповторимость интерпретации и заслуживает особого внимания. Как и интересное художественное переосмысление «Балета невылупившихся птенцов» в виде ирреального фантастического скерцо, артистично и остроумно украшенного изысканными исполнительскими приёмами звукоизвлечения и штрихами.

Монументальный финал цикла, символизирующий величавый град,  подан Рашитом Нигаматуллиным с симфоническим размахом.  Великолепно выстроенная музыкальная драматургия части позволила слушателям зримо представить картину, прославляющую мощь и духовную силу русского народа, торжество веры православной. Постепенно, от тихого молитвенного песнопения под сводами храма и мерных ударов поминального звона, музыка наполняла пространство, набирала силу и мощь, устремляясь ввысь в чертоги горнего мира. Как будто в руках величественного звонаря-исполина на всю Вселенную звонил Царь-колокол, неся благую весть о бессмертии души в век грядущий!